Впервые я увидел и услышал Николая Карловича Метнера году в 1917 или 1918, хотя и до этого знал, что есть такой композитор. Это было на дневном концерте в театре Зон на нынешней площади Маяковского. В концерте среди других исполнителей выступали Метнер и Добровейн. Метнер играл "Аппассионату".

Тогда я впервые слышал целиком "Аппассионату" и по своей незрелости (мне было всего 12 лет) я не воспринял музыку во всей её значительности, но заметил, что был плохой рояль.

Потом я слышал Метнера неоднократно, когда он выступал со своими произведениями и несколько раз слышал в его исполнении Четвёртый концерт Бетховена.

В эти годы перед отъездом Николая Карловича за границу ярко запомнились следующие произведения в его исполнении: Четвёртый концерт Бетховена, Первый концерт Danza festiva и Canzona matinata; можно без преувеличения сказать, что такого исполнения Метнера этих произведений ни от кого другого не слыхал. Оно было одухотворённо и вместе с тем совершенно в смысле пианизма (в частности ни одной фальшивой ноты). Эти же произведения, а также его сонату-балладу, сказки ор.26 и 33, первую импровизацию и много других произведений я слышал в исполнении Николая Карловича в 1927 году, когда он приезжал на гастроли. Тогда же я впервые встретился с ним лично.

Мой отец, композитор К.Р. Эйгес, был хорошо знаком с Николаем Карловичем. Однажды отец мне сообщил, что мы сегодня идём к Метнеру. Николай Карлович со своей супругой Анной Михайловной жил тогда у Н.П. и В.К.Тарасовых на Плющихе (где-то около Девичьего Поля). Когда мы пришли, нас встретила Анна Михайловна и сказала, что Николай Карлович бреется и скоро к нам выйдет. Через несколько минут, ещё издали, из другой комнаты, я услышал его энергичный голос: "Где Константин Романович?" Потом он вошёл в комнату, в которой мы находились. Почему-то запомнился на щеке Николая Карловича порез, залитый йодом. Отец меня представил. Они поговорили некоторое время о своих делах, а потом Николай Карлович спросил: "Ваш сын мне поиграет?" Сев за рояль, я обнаружил, что мне низко сидеть. Николай Карлович пошёл в другую комнату и вынес том фуг и прелюдии Баха. "Теперь вы можете сказать, что сидите на классиках", – сострил он.

Я сыграл первую часть. Сонаты в-moll Шопена, "Пештский карнавал" Листа, Danza festiva Метнера и некоторые свои ранние сочинения. Николай Карлович в общем отнёсся ко мне очень благожелательно.

По поводу сонаты Шопена он заметил: "В одном месте не то играете", но точно не указал на мою ошибку. Позже я обнаружил её. Я не помню, что он ещё говорил по поводу моего исполнения, но врезалось в память его замечание, касающееся исполнения Danza fistiva. Перед тем как играть "Фестиву" я несколько замялся. Отец мой сказал: "Ответственно играть при авторе". "Ну что ж тут особенного", – возразил Метнер. Эти слова прозвучали как-то по-домашнему и ободрили меня. Во-первых, он указал мне на неверно заученную ноту, прибавив, что здесь задержание. Повторив это место, я по привычке сыграл его с той же ошибкой. Николай Карлович спокойно, но настойчиво сказал: "Вот вы опять сыграли фа вместо соль". С тех пор я уже усвоил это исправление на всю жизнь.

Затем он сам сел за рояль и сыграл первые аккорды "Фестивы" очень точными движениями левой руки через правую и наоборот (это движение я усвоил много позже) и сказал при этом что-то про эмоцию, очевидно в связи с движениями и характером музыки. Мой отец мягко заметил, что эмоция не определяет ещё музыкального образа. Метнер сразу же с этим согласился. Прослушав мои сочинения, Николай Карлович сказал: "Это талантливо, но я не понимаю, что тут за гармония? Басы всё время не соответствуют остальной гармонической ткани. Сыграйте помедленнее. Так, Es-dur," – сказал он, внимательно присматриваясь к тому, что я делаю на клавиатуре, – и, обернувшись к моему отцу, продолжил: "Когда он начинает быстро менять басы – я ничего не понимаю. А-а, теперь ясно", – сказал Николай Карлович и пропел первую тему из "Прометея" Скрябина. Я слегка проиграл ему в унисон, а потом даже поспорил с ним. Метнер же утверждал: "А всё-таки она нонаккордистая, эта тема. Я с вами говорю сейчас не как музыкант, а как врач. Дело не в аккордах, а в их сочетании", – сказал он, повторив эту фразу с очень выразительным ударением на слове "сочетание".

Николай Карлович предостерегал меня от увлечения "аккордотворчеством", которое в то время у некоторых композиторов, в том числе и у меня, во многом заменяло музыку. Как вообще происходит гармоническое оформление темы? Отвечая на этот поставленный им же самим вопрос, Николай Карлович приоткрыл сокровенный уголок своей творческой лаборатории: "Вот приходит в голову тема; большей частью на прогулке. Потом намечается бас, остальное само становится на своё место. В сочинениях вашего сына есть тематический императив, – сказал он, обратившись к моему отцу, – это очень редко в наше время". Зашёл разговор о современных композиторах “Многие из них состязаются кто сильнее ударит обухом по голове” – сказал Метнер. По ходу беседы о современных направлениях в музыке, Николай Карлович высказал такую мысль: "Композитор должен найти максимально простые средства воплощения музыкальной идеи, и если мне, – (т.е Метнеру) это ещё не удаётся, то это от моей бездарности". Я тогда расценил это резюме, как некоторое кокетство. В действительности же Николай Карлович склонен был к критике и в свой адрес.

Полезные советы я услышал от Николая Карловича в отношении фортепианной игры. "В его технике, – сказал он, обращаясь к моему отцу, – недостаёт скорости снимания пальцев с клавиши, когда он её освобождает, что должно соответствовать и скорости опускания клавиши, т.е. удара". Потом разговор шёл на различные музыкальные темы. Николай Карлович вдруг стал восхищаться Бизе (как мне тогда показалось, без прямой связи с предыдущим разговором), несколько критически отнёсся к "Пештскому карнавалу" Листа. Несмотря на то, что Николай Карлович недавно оправился от гриппа, и надо было беречь силы, беседуя, он очень воодушевился и даже разговорился. "Ничего не могу поделать со своим темпераментом", – сказал он.

Я обратил внимание на характерную особенность Метнера. Порой в его речах сквозил тонкий юмор, но при этом он ни разу не улыбнулся.

На вопрос долго – ли они пробудут в Москве, А.М. сказала: "Он ведь неугомонный – скорей уезжать". Когда мы уже собрались уходить Н.К. спросил сколько мне лет. – Двадцать два. – Хороший возраст. – В этом простом вопросе я почувствовал внимательность к начинающим музыкантам. Тут же выяснилось, что Метнер в 21 год окончил консерваторию. Н.К. предложил мне закурить, раскрыв коробку папирос "Люкс" (помню синюю коробочку). Я отказался, так как не курил.

Они стали говорить с моим отцом на разные темы. Метнер поинтересовавшись вообще деятельностью Константина Романовича между прочим спросил о "вверенном Вам техникуме" – помню точно его выражение (отец тогда был директором музыкального техникума имени Ярошевского). Метнер дал свой адрес за границей. Вспоминаю, что речь была о посылке вновь выходящих из печати произведений моего отца.

Долго сохранялся подарок Метнера моему отцу: небольшие резиновые пробки для ушей от шума, каких я больше нигде не видел.

Прошёл не один десяток лет после этой встречи, но каждая деталь её, словно, у меня перед глазами, и кажется, что это было совсем недавно. Главное же, во всех подробностях запечатлелся образ замечательного музыканта и человека огненного, действительно "неугомонного" темперамента.